И все же следует разделять социальную критику (где объектом ее является власть вообще, как, нпрм, у Кардона, как некий террористический механизм подавления, нивелирования и формирования) и политическую сатиру, имееющую дело с конкретной, здесь и сейчас, политикой, с управлением, как таковым, с ее борьбой за доступ к рычагам управления, не прекращающейся ни на минуту.
Это как разница между "нет в жизни счастья" и "достали суки", как между идеальным и реальным, универсальным и конкретным, как между де юре и де факто.
Российская карикатура оказалась неготова к переходу от "всё политика" к ситуации, когда есть собственно политика. И вообще, наша карикатура оторвана от реальности и даже не пытается ее понять и постичь. Она ориентирована на абстрактные схемы некоей общегуманистичности, так как они сложились в практике международных конкурсов карикатуры, на тот эсперантистский язык, на котором говорят о проблемах вообще, но ни о чем в частности и конкретно.
Нет полицейских государств вообще, как нет вообще демократии. Время и пространство физиогномичны.
Кардон, при всей своей склонности к предельному обобщению и абстрагированию, тем не менее человек своего времени и своего общества. Безусловно его творчество пропитанно идеями современной ему французской философии, структурализма и постструктурализма, пересмотревшего природу властного насилия и марксистской теории отчуждения, как производного от прежде всего, если не только, экономических структур. Все его творчество неотделемо от бурлящих и кипящих 60-х.
С одной стороны российские карикатуристы, как черт ладана, боятся и сторонятся политики (Тюнин), с другой "громят" власть с позиций антитоталитаризма (Златковский), словно ничего в мире не произошло с тех пор как рухнул Союз, с третьей отражают политическую жизнь с позиции "устаканенных" государственных структур и отношений, то есть с позиции должного, но не существующего пока (Богорад).
А между тем, ничего у нас не устаканилось, все находится в ситуации форматирования и переформатирования, подспудного хаоса и дрейфа, завинчивания одних и развинчивания других гаек, при стремлении власти все контролировать и самоустраненности общества от политических вопросов.
Характерно, что в существующей ситуации карикатуры в "Ъ" роль ее выполняет фотография (репортерская) в обрамлении и внутреннем единстве с заголовками и подписями. И то, фотография конкретна и в своей физиогномичности и пантомимичности предельно выразительна. Здесь как бы жизнь (политическая) сама себя высмеивает, а игровые заголовки и иронические подписи закрепляют и направляют иронический посыл. В ход идет любая мелочь: "На встрече с... Путин (второй слева)..." Кажется это пустое смехачество. Так это понял и фельетонист "Русского журнала", вся критика игровых заголовков в "Ъ" (о фото он и не упоминает) которого свелась к демонстрации формализма и натужного юмора. По его мнению.
Однако задача, которую перед собой ставит редакция, лишь с одной стороны можно описывать в терминах развлечения, я понимаю главную ее задачу, как десакрализацию власти как таковой, как разрушения того принципа, который веками у нас насаждался (доводя его до инстинктивного состояния).
"Путин (второй слева)" - это будет посильнее иной зубодробительной сатиры. Зуб отдам.
Увы, увы, нет у российской карикатуры политической пассионарности, нет своего сугубого интереса к политике и в политике. Ну не заводит она карикатуру.
А что, не так?